Дэвид открыл глаза и почувствовал, что его держат чьи-то руки. Все начиналось снова.

Он понял, что терял сознание.

Зрение до сих пор не пришло в норму.

Руки и ноги исчезли, теперь эти слова превратились в ничего не значащие понятия. Он не мог даже чувствовать боль в них.

Вот его снова куда-то тянут по полу.

Он ощутил дрожь в голом теле.

Вода.

Плавающие на ее поверхности кусочки льда.

Он сделал вдох, и легкие едва не лопнули от боли.

Голову с силой погрузили в воду.

Рука, вцепившаяся в затылок, надавливала вниз, вода попала в нос, уши… Холден не смог долго держать рот закрытым, вода ворвалась в него, и он стал захлебываться. В следующую секунду, когда спасительное избавление в виде очередной потери сознания было так близко, его выдернули из воды и бросили на пол. Голова со стуком ударилась о бетон, и тело сжали спазмы – и от рвоты, и от холода.

Перед замутненным взором мелькнуло лицо Борзого – Джонсона. А затем обрушились удары палками. Дэвид стонал и захлебывался одновременно. Удары следовали один за другим по животу и груди до тех пор, пока уже было нечем рвать.

Снова руки.

Бросок на стул.

Аккумулятор.

Металлический привкус провода, засунутого в рот.

Руки, сующие второй провод в пах.

Он попытался закричать, но услышал только животный стон.

Удар током.

Падение со стула.

Кто-то пнул его ногой и выругался. Затем руки в резиновых перчатках водрузили его обратно на стул.

Еще один электрический разряд.

Боль начиналась во рту и в паху, затем заполняла все тело, которое содрогалось и пульсировало от нее.

Он снова упал со стула и скорчился на холодном полу. Ток продолжал бить.

Темнота.

Вода.

На этот раз он не закрывал рот, надеясь умереть. Чернота.

Боль в воспаленном горле, от которой он очнулся, и его опять вырвало.

Стул.

Провода.

Больше он боли не ощущал…

Дэвид лежал на бетоне и не хотел открывать глаза.

– Холден, что же ты молчишь? Неужели ничего не хочешь мне сказать? Язык откусил?

Если он умрет, то не сможет отомстить Борзому.

Его подняли, отцепили провода, и перед тем, как голову погрузили в чан с водой, он успел глубоко вдохнуть…

Он смотрел в окно, как к зданию подъезжает «Мерседес».

«Мерседес» остановился.

Из здания вышел Косяк, подошел к машине и заговорил с человеком, выбравшимся из-за руля.

Вот они вошли внутрь, и Борзой повернулся в сторону двери, выходящей в коридор, скользнув взглядом по стоящему рядом столику. На нем лежали сигареты, зажигалка, пепельница и наплечная кобура, снятая с Холдена. Кобура была снабжена двумя карманчиками для запасных обойм и ножнами с не совсем обычным ножом.

Распахнулась дверь, и в комнату шагнул Инносентио Эрнандес.

– Дмитрий! Рад тебя видеть.

– И я рад тебя видеть, Инносентио, – кивнул Борзой.

Лицо стоящего рядом Косяка выразило удивление – наверное, из-за того, что Инносентио назвал Борзого по имени, которое тот слышал в первый раз.

– Вам что-нибудь нужно, мистер Джонсон? – обратился он к нему.

– Нет, Косяк, спасибо. Ты ничего не хочешь, Инносентио?

– Пива не найдется?

– Конечно, найдется.

Косяк улыбнулся и вышел из комнаты. Эрнандес пересек ее в три шага и уселся на диванчике напротив Борзого. Это был крупный человек более шести футов роста, весом фунтов двести пятьдесят, темноволосый, гладко выбритый, с улыбающимися глазами. Борзому он всегда казался огромным ребенком.

Вернулся Косяк, он принес бутылку пива, которое протянул Инносентио, и тихо вышел из комнаты.

– Как тут наш гость? – спросил тот добродушным тоном, откупоривая бутылку.

– Живой. Я обещал только это.

– Ты должен думать сначала о деле, а потом уже об удовольствии, – засмеялся Эрнандес.

– Да, удовольствие было огромное, – усмехнулся Борзой. – Жалко только, что мало.

Его собеседник пожал плечами.

– Какой с него будет толк, если мы его покалечим и у него отобьет память? Надеюсь, ты не переусердствовал?

– Нет, к сожалению…

– Да ладно, хватит тебе. Теперь он будет посговорчивее.

– Надеюсь. Я несколько раз даже прекращал э-э-э… процедуры, потому что боялся, что он умрет. Цени мое великодушие.

– Ценю, – Инносентио отхлебнул из бутылки и поставил ее на пол рядом со своими кроссовками неправдоподобно большого размера. – Мне сказали, что мы должны любым способом заставить его выступить и заклеймить правительство США. Это, с одной стороны, внесет смятение в ряды «Патриотов», а с другой, вызовет резкие меры к ним со стороны правительства. Вот повезло этому кретину Маковски, правда? Так легко прийти к власти…

Борзой просто кивнул, не имея желания разговаривать на эту тему.

– А где он?

– Холден? В гараже. Отдыхает. Ты хочешь перегрузить его в багажник?

– Да. Как ты думаешь, инъекция его не прикончит? Не хочу, чтобы он очнулся по дороге.

Борзой задумался.

– Думаю, выдержит. Что ты собираешься ему вколоть? Пентатол?

– Да, – кивнул Эрнандес. – А что это на столе?

– Его вещи, – сказал Борзой, взглянув на кобуру.

Инносентио встал и подошел к столику.

– Можно?

– Конечно.

Эрнандес поднял кобуру.

– Для «Беретты»?

– Да.

Он вынул из ножен нож и восхищенно присвистнул.

– Ух ты, вот это оружие. «Защитник», – прочитал он надпись на лезвии. – Ручная работа?

– Наверное.

Инносентио взмахнул, им и клинок со свистом рассек воздух.

– Отличный нож, – вздохнул он. – Уж я-то в них разбираюсь. Esta bien [1] . Продай, Дмитрий. И нож, и кобуру. Я ведь тоже иногда ношу «Беретту».

Борзой сам хотел оставить эти трофеи себе, чтобы они напоминали ему о том, что когда-то принадлежали одному из главных врагов, с которым он справился, – Дэвиду Холдену, но Инносентио был старым товарищем, в чьих услугах он еще нуждался.

– Ладно, пусть это будет моим подарком тебе, Эрнандес. Пусть нож послужит тебе в боях с капиталистами, и я буду доволен этим.

– Ты настоящий друг, Дмитрий! – воскликнул Инносентио, вгоняя нож в ножны.

– Только пообещай, что глаз не будешь спускать с Холдена, – сказал Борзой.